язычники

За основу взята последняя пьеса Анны Яблонской. В уставшую семью: мать - риэлтор, отец - не состоявшийся музыкант, дочка, отчисленная из универа, — вдруг приезжает бабушка, всю жизнь отмаливавшая грехи по монастырям. Она религиозно суеверна. Наверное, каждый когда-нибудь встречался с такими старушками, скукоженными в очередях к святыням. Они и вправду верят, что скончаться на Пасху счастье, ведь в этот день врата в рай открыты, и даже грешники, если подгадают помереть, туда попадут. И — вот дела! — как будто все в семье начинает налаживаться. Появляются деньги и работа. Даже сосед-алкоголик бросает пить. Разве что дочка... В какой-то момент суеверное православие обращается искушением, из которого не просто выйти, если хочешь, как все, одного — личного счастья, чтобы не уйти обиженным.

Режиссеру и актерам удается синтез эффекта отчуждения, практически по Бертольту Брехту, с театром переживания. На затемненной сцене без декораций движутся персонажи. И рядом с ними же существуют маски, чья функция до поры только освещать действие фонариками, как лучами софитов. И этот свет, чем не свет той единой лампы, что горит где-то и для которой мы все только тени? Вот по-пингвиньи движется отец семейства, предельно условный на этой сцене. Но что-то сменится, перевернется страница и уже он, совершенно живой, заставит нас переживать вместе с ним его боль. Кривляющаяся дочка через секунду прыгнет и, взяв в руки огонек, станет совсем настоящей. Мы услышим ее монолог.

О чем же спектакль? Режиссер убрал, заложенный в пьесе эпилог, как будто обострив антирелигиозность. Но я думаю, что дело не столько в религии, сколько в том, что Бог, в которого мы верим (если он есть), так вот, если он есть, то это не свечка и не иконка, что-то другое. Может быть, свет фонарика, который направляет нас следовать нашему собственному пути (а это чувствует глубоко внутри каждый). И когда мы отклоняемся от него — мы несчастны.